Жирики

“Ты что, ненормальный, говорить такие вещи?” — спросила меня одна ученая дама и навсегда раздружилась со мной.
Но давайте все-таки по порядку.
Поскольку внешние отличия Жириновского от Достоевского всем известны, позволю себе остановиться на сходстве обоих деятелей. Первое и главное – оба являются признанными мастерами слова. Правда, Достоевский уже, к сожалению, покойник, и не смог бы ответить даже на теорию, придуманную М.М.Бахтиным, не то что на сравнение с господином Жириновским.

А Жириновский не только жив и бодр, но и возглавил в Госдуме РФ борьбу за спасение русского языка. И вот в этой точке Достоевский и Жириновский очень близки. Оба они — решительные антизападники и, конкретно, антиевропейцы.
Сближает обоих политических мыслителей и крайне противоречивое отношение к России и вообще самооценка. В “Дневнике писателя” Достоевский признается: “Деликатная взаимность вранья есть почти первое условие русского общества — всех русских собраний, вечеров, клубов, ученых обществ и прочие”.
Оба — отъявленные игроки. Оба — силою верховных обстоятельств — в конечном счете если и не оказываются в проигрыше, то должны, по условиям игры, признать себя побежденными. Достоевского предчувствие социалистического бунта приводило в отчаяние.
Жириновский, дитя уже советской эпохи, напротив, мечтает об установлении в России государственного социализма “с запашком портянок”. С этой формулой, впервые введенной им в обиход в 1994 году, Жириновский, может быть, и войдет в историю.
Но тут мы подходим, наконец, к основополагающему различию, можно сказать, к пропасти, которая отделяет живую собаку от мертвого льва. Федор Михайлович Достоевский “тушевался”. Читатель, конечно, помнит, что этот глагол — “стушеваться” — и ввел в русский язык автор “Преступления и наказания”. Не сам придумал, а перенес из студенческого жаргона.
Слово это интересное — русско-немецко-французское. Тушь, а по-русски говоря, чернила, немцы позаимствовали у французов — есть у них глагол “туше”. Он и в русском языке трижды прописан. Пуркуа ву туше? — спрашивает у лже-француза Дефоржа, более известного как Дубровский, Антон Пафнутьич Спицын, как объясняет Пушкин: “спрягая с грехом пополам русский глагол тушу на французский лад”.
Но какая здесь игра слов. Ведь и борцы, и фехтовальщики, и художники русские поймут эту игру слов. В общем, тушить свет, каким нужно быть махровым мудрецом, чтобы превращать “деликатную взаимность вранья” в большую политику! И вот от этой самой “туши” и от этих многообразных “туше” отрезал себе филейную часть Федор Михайлович Достоевский для глагола со значением “исчезнуть, уничтожиться, сойти, так сказать, на нет. Но уничтожиться не вдруг, не провалившись сквозь землю, с громом и треском, а, так сказать, деликатно, плавно, неприметно погрузившись в ничтожество”.
Словом, сделать то, что как раз не получается у господина Жириновского. Достоевский придумал слово стушеваться и обогатил за счет французов и немцев русский язык, а Жириновский предлагает обворовать незадачливых россиян, вымарав из русского языка как раз новейшую тушь, гуашь и акварель иностранных слов. Конечно, под знаком заботы о своем, о родном.
Станем как турки. Как французы. Как венгры. Они вон — немножко поднажали, очистили свои языки кто от арабских слов, кто от немецких — и стали мировыми державами. Не то что американцы с британцами. Эти в свои словари включают все, на что падает глаз и ухо мировой печати и литературы. Из русских слов в оксфордском словаре уже есть и “откат”, и “крыша”, и “силовики”. Вклад России в мировую повестку дня.
Но за каждым примером у Жириновского — “деликатная взаимность вранья”.
Потому что язык, по счастью, устроен не так, как хотелось бы любителю “запашка портянок”. И американские междометия, все эти “вау” и “окей”, входят в язык только потому, что простому русскому человеку открылась суровая правда айпада и айфона. Которые придумали в Америке, изготовили в Азии, а юзают повсюду в мире. Так в турецкий язык в начале прошлого века вошел французский камьон — грузовик, и никуда оттуда не торопится.
Особенно весело читать про угрозу штрафа за нарушение нормы. Да ведь у нас и штраф, и норма — слова заимствованные. И все-таки так понятно, что после четверти века портяночно-сапожной логореи возмечталось о “нормальном русском языке”. Конечно, можно и по понятиям, задрать и ободрать. Но лучше, конечно “штраф” за “нарушение нормы”.
Специалисты в России и в мире знают, что это его, Жириновского, говор, его манера речи, стиль публичных выступлений легли в основу современного русского политического жаргона. То, что в середине 1990-х вбрасывал Владимир Жириновский, в нулевые закрепил своим угрожающим балагурством Владимир Путин.
Почему же сегодня думские миллионеры из-за спин телохранителей кричат, что русский язык идет неправильным путем, что русский язык “вопасносте”, что, мол, за “вау” и “о’кей” платить придется?! У меня на этот вопрос ответа нет, сам Достоевский называл таких крикунов “стрюцкими”.
“Верите ли, — писал покойник о наших сегодняшних думцах, — в них много и искреннего! А главное и прежде всего — совершенное незнание России”.
Как мы помним, Достоевский в своих оценках ошибся. Стрюцкие построили-таки свое государство. Но некоторые слова, важные для понимания новой России, все-таки сохранились. Есть такое слово “прохвост”. Оно кажется на первый взгляд русским-прерусским. А заимствовано из немецкого. По-немецки “профосс” — “надзиратель за солдатами, взятыми под стражу”, или “лицо на корабле, наказывающее за нарушение устава”.
Поэтому да здравствуют американизмы, галлицизмы и германизмы! Да здравствует братская товарищеская взаимопомощь языков!